Алексей Соколов - Терпение дьявола [litres]

– Как тебя звать? – спросил он.

– А какая разница? – вместо ответа сказал хрипатый. – Если бы тебе было интересно мое имя, то спросил бы его сразу.

– И все же?

– Чугун.

– А имя?

– Валера.

– Вот слушаю я тебя, Валера, и даже где-то с тобой согласен. Да что там – во многом согласен. Но согласись и ты со мной – если волков становится много, на них открывают охоту. Потому что иначе в лесу будут большие проблемы.

Глядя, как сталкер достает нож, Чугун тихо выдохнул и, подняв подбородок, закрыл глаза.

– Маячок в ранце я деактивировал, – спокойным голосом сказал он. – Так что пеленгаторы военных вас не увидят.

Кивнув, Сапсан отчетливо и без всякой ненависти произнес:

– Спасибо. И я рад, что ты понял меня правильно.

Хорошо заточенное лезвие мягко вошло сверху вниз в межключичную ямку.

Дождавшись, пока Чугун перестанет хрипеть, сталкер вынул клинок и, обтерев его о рукав наемника, убрал в ножны. Колода, наблюдавший за процессом убийства с невозмутимостью памятника, сказал:

– Дельно. Совсем не измарался.

– Заткнись, – отрезал Сапсан.

На душе у него скребли кошки. Видимо поняв его состояние, зэк не стал огрызаться в ответ.

Конечно, Сапсан не жалел наемника. Убийство врага вообще нельзя назвать убийством в том смысле, который придают этому слову мирные люди. Уничтожение живой силы противника – вот не только подходящий, но и официальный термин для тех ситуаций, в которых или ты, или тебя. А вся Зона целиком – есть именно такая ситуация.

Сапсан жалел о другом – о внутренней силе человека, который смотрел без страха в глаза своей смерти, а потом с достоинством ее принял. Ведь будь эта сила направлена по другому пути, и кто знает, какие бы горы она свернула. А теперь она ушла. Ушла с гордостью, но все равно глупо и бездарно. Впрочем, это с какой стороны посмотреть. У каждого свой путь, сталкер. Такова жизнь.

Стараясь не вляпаться в кровь, он аккуратно запустил руку во внутренний карман темно-синей куртки мертвеца. Пусто.

– Странно. Чего это он без наладонника.

– Скинул, наверное, – высказал предположение старый вор. – Чтоб не запалили. Или разбил, чтобы сведения какие-нибудь налево не ушли.

– Да, пожалуй. – Прекратив обыск, сталкер поднялся. – Ну куда дальше?

Кладбище оказалось совсем недалеко, с другой стороны приземистого кирпичного здания. Когда они проходили мимо, Колода коротко отметил:

– Морг.

Если тут и был какой-то жутковатый символизм, то Сапсан его совсем не заметил – он с трудом сдерживался, чтобы не перейти на рысь.

Ведь еще немного – и руки ощутят гладкую поверхность сверкающих кирпичиков. Сверкающих, конечно, сверкающих! Ведь золото не должно потускнеть, оно не имеет права тускнеть. Золото должно быть ярким, отполированным. Чтобы в него можно было смотреться, как в зеркало. Зеркало новой жизни. Твоей новой жизни, сталкер. А если?.. Нет, этого не может быть! Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Оно там, его никто не нашел, оно никуда не исчезло. Оно ждет тебя, бродяга. Ждет!

Сапсан никогда не считал себя алчным человеком. В меру жадным – да. Но сейчас, когда до добычи оставались считаные шаги, его нервы напряглись так сильно, что, казалось, лопнут от малейшего прикосновения. Сапсан старался, но не мог полностью осознать, что безумная авантюра по поиску самого настоящего клада подошла к развязке и момент истины трехдневного путешествия, казавшегося вначале – да и теперь – затяжным самоубийством, уже притаился за ближайшим кустом.

Одно сталкер понимал четко – с золотом или без золота, но он уже не будет прежним. Слишком велика цена добычи, и слишком тяжелой может оказаться ноша разочарования. Желтый дьявол долго терпел, но сделал свое дело. Добро пожаловать в рабство, Игорь Сапсан.

На небе сгустились тяжелые тучи. Шагая позади Колоды, который переходил от одного едва заметного могильного холмика к другому, кляня погоду и время за стирание необходимых для поиска ориентиров, Сапсан изучал территорию старого погоста с точки зрения безопасности.

Похоже, Зона по ведомым только ей причинам обошла этот пятачок земли своим жгучим дыханием. Деревья на заброшенном кладбище росли без отклонений от нормы, а следов аномалий или мутантов между ними не было. Зато другие следы виднелись повсюду.

Рассыпавшиеся цементной крошкой надгробия, позеленевшие и проржавевшие таблички, немногие из которых еще хранили на себе кусочки выцветших эмалированных фотографий чьих-то лиц; огражденные деревянными или металлическими заборчиками покосившиеся и упавшие кресты, подмявшие под себя растрепанные венки с остатками искусственных цветов, – все это оставил после себя человек. И остался здесь сам.

Внезапно Колода выронил автомат и, пошатываясь, словно пьяный, сделал еще несколько шагов. Остановившись у почти вросшего в землю надгробия из черного камня, он опустился на колени и, едва заметно шевеля тонкими бескровными губами, осторожными движениями ладоней начал сбрасывать с надгробия гнилые листья. Только подойдя к зэку вплотную, Сапсан смог разобрать его дрожащий шепот:

– Ребятушки мои хорошие, зайчатки маленькие. Пришел я. Вот и пришел, милые…

По щекам Колоды потекли слезы, и сталкер, чтобы не смущать расчувствовавшегося старика, деликатно отошел в сторону.

Он почти не удивился такой неожиданной трогательности. Мотаться столько лет по лагерям и постоянно терзаться мыслью о потерянном богатстве, а потом, когда надежды на долгую и счастливую жизнь почти растаяли, вдруг к нему вернуться – чем не повод прослезиться даже матерому уголовнику? Поплакать вроде даже полезно иногда. Для сердца, говорят, хорошо.

Однако радость встречи все-таки надо прервать. Скоро темнеть начнет, а уйти из города лучше засветло.

Вернувшись к Колоде, Сапсан положил руку ему на плечо и услышал как старый вор, поглаживая надгробие, повторяет:

– Коленька, Филенька… Простите меня, лапушки. И ты, Светик, прости, родненькая. Не успел я тогда, сгубил вас, пьяный дурак…

У Сапсана похолодело внутри. Столько пройти, столько пережить чтобы… чтобы!..

Судорожно глотая воздух от пронзительно верной догадки, он крепче сцепил пальцы на плече Колоды, ища хоть какие-нибудь подходящие слова. Но зэк его опередил.

– Вторая могила справа, – не оборачиваясь, сказал он. – Липовая. Где-то на тридцать – сорок сантиметров в глубину. Там все твои тринадцать кусков.

– Мои? – тихо переспросил Сапсан. – Но как же…

– Ты их отработал, Игорек. – Старик покачал головой. – Сполна отработал… А мое золото здесь лежит. Только забрать я его не могу. И даже рядом лечь стыдно.